От первого лица
«…Взрывное устройство установили над входом, под кондиционером; вход был напротив стойки. Якобы кто-то отвлек бармена (тот должен был уйти в подсобку), и тут же все закрепили, наудачу: а вдруг кто-нибудь живой зайдет, чтоб умереть. Взрывчатка была начинена железными шариками, очень много этих шариков попало в него, в его голову. Поэтому гроб был закрытым. Когда гроб открывали, для вдовы, я стоял далеко. Сашка Казак был рядом с гробом, но я не спросил у него, как выглядел убитый. Мне неинтересно, я не хочу этого знать. Если вдруг знаете — не надо рассказывать…»
Новый роман Захара Прилепина не основан на реальных событиях. Он эти события и есть — с их рваным, словно осколком, нервом, лихой, как езда под обстрелом, окопной явью и настоящей, крепкой, как самосад, дружбой. Честный рассказ о годах, проведенных в Донбассе рядом с удивительными людьми, каждый из которых уникален по-своему. Свидетельство от первого лица о событиях, которые хоть и были первополосными, но не всегда полноценно описанными. Словно в мозаике не хватает какой-то детали, которую можно найти, только взглянув на картину с другой стороны — изнутри. Только тогда известные факты — создание «батальона Прилепина», учреждение Малороссии, убийство главы ДНР — обретают цельную, не всегда приятную на вид форму, пропахшую пороховой гарью и спиртом. Пропитанную верностью, предательством, радостью и болью вперемешку с горьким цинизмом.
«…Мать (бабушка?) одного бойца пишет: мы так верили вам, а он мечтал, хвалился: я буду служить у Захара — и служил, — а теперь лежит с перебитым позвоночником. Мы отдавали вам молодого, прекрасного, здорового парня. Где он?.. Сразу, быстрым движением — откуда что взялось — двинул курсор на крестик в углу: щелк! — и вроде не было этого письма; приснилось.
Вспомнил, как Захарченко, ночью, — мы куда-то шли посреди темноты, — скривившись, как от досадной боли, говорил: «Захар, я сначала помогал, переписывался, спрашивал, как там дела; первому помогал больше всех, ездил к нему; пятому помогал, десятому, двадцатому. Потом, когда счет перевалил за сто, за тысячу — перестал об этом думать. Помогаю, но не думаю. Нет такого сердца на земле».
Через день я включил ноут, нашел то письмо, быстро набрал текст: «Помню о каждом своем бойце». (Соврал, у половины не запомнил даже позывные.) «Чем смогу помочь?» Мать (бабушка?): «Спасибо, что ответили. Сын говорил, что вы хороший». А еще через час меня забанила…»
«Зачем мне врать?»
— Если бы мы с тобой не были 100 лет знакомы, я бы первым вопросом спросил: это автобиографичная книга? — встретились мы с Захаром накануне официальной презентации книги.
— Ну а почему нет. Нормальный вопрос. Вообще изначально я думал, что, когда напишу про Донбасс, о себе не скажу ни слова. Я видел там так много удивительных, потрясших меня людей, настоящих героев, что все, касающееся меня, вообще не имеет никакого значения. Но после смерти Александра Захарченко появилось слишком много вранья, передергивания и мифологии со стороны украинских СМИ и людей, откровенно зловредных, которые здесь или в Донбассе манипулируют сознанием…
— Такое ощущение, что этой книгой ты отвечаешь на, как пишут на различных сайтах, «часто задаваемые вопросы».
— Не так. Желание что-то оспорить в тексте занимает процентов пять от силы. Оно потерялось в одной большой Истории. Различные глупости, наезды, развенчания — это реакция на информационное поле, она исчезает через месяц. А история дружбы с человеком, которого я очень любил, останется навсегда. История, для меня уже кажущаяся фантасмагорической, обморочной. Когда мы встретились с тобой зимой 2016 года («КП» тогда первой сообщила о создании «батальона Прилепина». — Авт.), 250 человек, которых надо кормить, снабжать экипировкой… Смотришь сейчас — неужели это было со мной! Все стремительно меняется, я понял, что я что-то забуду, если не скажу сейчас.
— Украинские СМИ неделю будут книгу разбирать на цитаты, выпячивая «самодурство и алкоголизм сепаратистов».
— Не беда. Чего, они сами не бухают? Все взрослые люди поймут, а с дураками мы не разговариваем. Я не думаю, что обычные бытовые вещи надо скрывать. Я живу в пространстве русской культуры, где есть «Москва кабацкая» Сергея Есенина, «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева. Один прочитает про алкоголь, другой про мою жену, третий про мой вояж за границу и Кустурицу — скажет, это тут лишнее… Мне все равно, я когда писал, уж прости, но я с вечностью разговаривал — к Богу обращался. Я нахожусь в контексте вещей, которые никак не связаны с реакцией отдельно взятых людей. Чем ценна литература, и русская литература в том числе, — своей абсолютной правдивостью, она голая, расхристанная. Недавно был юбилей Юрия Бондарева — 95 лет. Великая русская военная литература. Или «Тихий Дон» Шолохова. Или Константин Воробьев. Я не сравниваю сейчас себя с ними. Но там все явлено — насилие, зверства, кровь, предательство… А когда ты пытаешься себя кастрировать, тебе не поверят. Зачем я буду врать? Книга же не о пьянках.
— Она скорее о людях.
— Да. И об их личном выборе. Одни пьют, другие не очень образованные, третьи еще чем-то не вышли. У них свои судьбы, жены, биографии. И это не из области пропаганды. Так зачем мне из них трезвых делать?
В эксклюзивном интервью «КП» известный писатель рассказал о своем новом романе-фантасмагории «Некоторые не попадут в ад»
«Земля — это святое»
— Книга выходит сразу после пятилетия присоединения Крыма и накануне пятилетия начала войны в Донбассе. Какие промежуточные итоги для тебя наиболее заметны?
— Они все находятся в сфере пафосного декларирования. Во-первых, это настоящая героическая история. Если оглядываться — есть Ермак, есть Ковпак, есть истории, которые вошли в песни, национальное самосознание. И сейчас мы явили нечто подобное. Для меня Донбасс стал наибольшей реабилитацией событий 91-го года. Мы себя реанимировали как народ, как возможность явиться самозванно и для мужества, и для воинственности, и для поэтичности — сколько песен написано за пять лет! Мы-то думали, что эти вещи давно перестали работать, а это не так. Скажут — слишком дорогая цена, дети погибли, 8000 мирных жителей, а ты про какие-то песни, про героику. Но это реально важно, за счет этого мы и существуем. И я в этой книжке себе вопрос задаю: останется ли это, как остался Ермак, Стенька Разин? Историю Древней Греции помним, а свое вчера забываем…
— А что думаешь о будущем? О жителях Донбасса?
— Я уверен, что они не вернутся на Украину. Это будет катастрофой. Мы живем в мире, в котором географических приобретений не было ни у кого, даже у самых великих держав, сколько бы и где они ни воевали. А у нас есть Крым и потенциально есть Донбасс. Есть земля, героика и возможность воздействовать на процессы на Украине, которая не может отказаться от этой территории, манипулировать ее властью, пока мы ее не сдвинем и не переформатируем. Как бы цинично это ни звучало по отношению к жителям Донбасса.
— Тебе могут ответить, что в современном мире страны бьются за интеллект, высокие технологии, а не за географию.
— Я с этим не согласен. Японцы вон бьются за островки нелепые, китайцы готовы выкупать за сумасшедшие деньги, в Нагорном Карабахе две нации бодаются, в Сербии есть ценности, которые для народа считаются абсолютными. Не надо кривляться, как украинцы, — ха-ха-ха, взгляните на этот огрызок — Новороссию. Люди за меньшее умирали, как там в песне — «У деревни Крюково погибает взвод». Земля — это святое, это место силы, полное крови и праха будущего и прошлого. Мне не нравится, что произошло в Донбассе после смерти Захарченко, что не отменяет борьбу Донбасса за свободу.
— Выборы на Украине что-то могут поменять?
— В зависимости от того, какие у нас есть договоренности с предполагаемыми победителями. Если у нас есть возможность ими манипулировать и даже шантажировать, возможны позитивные изменения. А если мы просто движимы силой инерции, как с Януковичем, будут те же самые грабли. Для этой территории характерно наплевательское отношение к прежним договоренностям. Нам нужна про-русская Украина. И она такой будет. Это долгий процесс, но неизбежный. Когда я воевал в Чечне, мне говорили, что мы 100 лет будем враждовать. Ну и где сегодня те предсказатели?
